= VIII =
Бармица, Панцирь
Ауриганская Коалиция
29 июля 3026 года«Мама Бриджит» улетела из Бармицы сразу, как «блэкджек» и «файрстартер» окончили ремонт: маркиз Декимис счёл рискованным её дальнейшее пребывание в городе. Он не исключал возможности захвата корабля диверсантами, и не исключал возможности наличия таковых у Чаки. В конце концов, кто, как не полковник Эспиноза, руководил отделом спецопераций Государственной охранной службы Директората? И самолично командовал «Чиндитами Чаки», отрядом особого назначения, включающим бэттлмехи и пешие диверсионно-разведывательные группы? В ставке Камеа Арано считали, что бóльшая часть этой команды полегла на Гулдре, когда похищали и вывозили с планеты молодого лорда Александра Мадейру. Были слухи о появлении небольших отрядов на Энкре, Райанс-Фэйт и Гангтоке, о диверсиях на обеих планетах Тирлона; более-менее точно Арано знала, что в последних боях на Коромодире VI ни младший брат директора Эспинозы, ни его уцелевшие люди не участвовали.
Чаку характеризовали как отличного мехвоина и скверного военачальника; немудрено поэтому, что Сантъяго снял его с командования Лёгкой кавалерией – гвардией дома Эспиноза – и отправил гулять по тылам реставрационистов во главе таких же отчаянных отморозков, как сам. Вернее, снял он его ещё до войны, вскоре после установления Директората – когда реорганизовывал армию и создавал Государственную охранную службу.
Сейчас, вероятно, Бернардо – последний уцелевший представитель дома Эспиноза. Да… кой чорт «вероятно»? последний и есть. Даже из дальней родни, той, что седьмая вода на киселе и не носит фамилию Эспиноза, уцелели немногие. Из
настоящих – никто, кроме Чаки, то бишь, лорда Бернардо. Который, как говорили, женщинами не интересуется, поэтому даже бастардов не настрогал. Старший брат, впрочем, тоже: этот сухарь всем жизненным удовольствиям предпочитал власть, увлечение которой почти не оставляло сил даже для супружеского долга – куда там налево ходить.
Пеллетье в самом деле связался с маркизом, передал ему разговор с Чакой – и на словах, и аудиозаписью, которую вёл – и обсудил, что делать дальше.
-- Можешь уступить ему половину, – сказал старый маркиз и уточнил. – Нынешней сделки, не тех, что мы планируем в перспективе.
-- Я понял вас, милорд, – ответил капитан. – Что ж, шесть мехов, которыми точно располагает Чака, стоят того, даже без учёта возможных стратегических комбинаций.
-- Кстати, ты проверял как Кирога подготовил поставку?
-- Да, милорд, – склонил голову Пеллетье. – Он, всё же, избрал вариант принуждения вместо вербовки добровольцев, чтобы не рассекретить проект раньше срока.
-- У него были причины так поступить? Твоё мнение.
-- Полагаю, что да. В ситуации, которая успела сложиться, информация о возможности покинуть планету и… хм… условиях, на которых это станет возможным, могла спровоцировать кризис похлеще случившегося. Тогда нам всё равно пришлось бы прибегнуть к принуждению, только сопротивление стало бы больше, да и утечка информации сама по себе могла составить проблему.
-- Выходит, Кирога поступил правильно?
-- Я так считаю, милорд.
-- Ещё один момент, который тебе следует знать: наш деловой партнёр взял себе дополнительную вооружённую охрану – сокращённый лэнс мехов. Я навёл справки на Коромодире, – Декимис помедлил, – Девка-наёмница на «райфлмэне» и двое эспинозовских дезертиров, на «остсоле» и «центурионе». В городе, где принимал груз «Кимон», оказался военный отряд Арано, и он попытался их перехватить. Неудачно, как ты понимаешь.
-- Он мог войти в долю с Чакой?
Разговор шёл по зашифрованному каналу через поднявшуюся на суборбитальный бросок «Маму Бриджит»; шифр был разработан недавно и вряд ли успел стать известен Арано, Ком-Стару или кому-то ещё. И всё равно, они не спешили называть вещи своими именами. Сделка, проект, деловой партнёр – и только. Сделка, предметом которой была продажа шести тысяч человек на Эротитус. Народу там мало – меньше четверти миллиона, во всяком случае, на контролируемых новыми гедонистами территориях – так что рабочие руки в цене. Тем более что деньги у новых гедонистов водятся: основанная ими индустрия развлечений приносит хороший доход. Простой раб – неквалифицированный работник – стоит там около восьмисот пятидесяти си-биллов, и работники новым гедонистам нужны. Должен же кто-то трудиться на фермах, на стройках их растущей столицы и прочих объектах развивающейся планетарной инфраструктуры.
Сделку устроил Сосигенес Димитракопулос, купец из Свободных миров, лично знавший президента Сэн-Ганга – правителя Эротитуса, и побывавший на Панцире два месяца тому назад. Тоже возил зерно, в тот раз – с контролируемого реставрационистами Итрома, новый лидер которого Финн Галлас как раз задрал цену на поставки. Димитракопулос предложил Пьеру-Луи сплавить избыток людей, которых всё равно нечем кормить и не к чему приспособить, на Эротитус – с прибытком. В небогатой, зато хорошо населённой Ауриге цена на рабов была ниже на треть, если не больше, тот же неквалифицированный работник не стоил и шестисот, считая в валюте Ком-Стара. Димитракопулос сторговался с маркизом на пятистах пятидесяти пяти си-биллах за человека, и Декимис сам понимал, что это ещё неплохая цена. За первую партию он получал три с третью миллиона переводом на номерной счёт. Комстаровский счёт, надёжность которого общеизвестна. Деньги он взял кредитом у всё того же Ком-Стара. На Эротитусе хитрый грек заработает пять с лишним миллионов, когда новые гедонисты купят у него рабов уже по тамошним ценам, так что внакладе он не останется. Конечно, ему придётся делиться с хозяевами других двух межпланетных судов, но даже тогда он наварит миллион с лишним. После чего на Эротитус отправится новая партия рабов. Бармица, отсечённая от транспортной сети планеты разрушением ТЯЭС и почти отсечённая от сети информационной, была почти идеальным месторождением этого ресурса, разумеется, если поддерживать в ней, хотя бы, относительный порядок.
-- Возможно, партнёр просто не доверяет нашей способности навести порядок в Бармице, – сказал Пьер-Луи. – Или страхуется… от осложнений, вроде того, что действительно произошло из-за Чаки.
-- Но я должен быть готов и к тому, что его люди объединятся с Чакой и ударят по нам.
-- А ты можешь быть не готов? – удивился Декимис.
* * *
-- Сидеть! Руки за головой!
Микала вздрогнул, хоть окрик и не относился к нему. Сколько прошло времени, он не знал. Ещё ночью его, Пеке и других мужчин отделили от женщин; тех вместе с детьми, у кого были, увели куда-то прочь. Мужчин же погнали к бывшему полицейскому участку на привокзальной площади. Верхние его этажи – дом был трёхэтажный – сгорели в войну, когда ополченцы Куадавида, уже разошедшиеся по бандам, громили эспинозовскую полицию, но подвал уцелел. А в подвале были камеры для задержанных. Маленькие оконца с решётками, железные двери – за здорово живёшь не выломать. Кое-где получилось, но большинство камер было готово к использованию. Людей набивали битком, по полтора-два десятка человек в камеру два на три метра. Пытавшихся сопротивляться били прикладами, сапогами и невральным бичом – дубинкой, слабые электрические разряды которой воздействовали на болевые рецепторы, вызывая адскую боль. Микала держался молча и побоев сумел избежать.
Канализация не работала, из расколотого унитаза шёл густой смрад, перебивавший даже запахи пота, нестираной одежды и немытых мужских тел. Микала нашёл себе место у стены, между Пеке и незнакомым толстяком в шортах, панаме и драной майке; прислонился и провалился в сон, слишком быстро – как ему показалось – прерванный лязгом открывающейся двери и окриками: «Подъём! Живо на выход!» Ещё несколько слов, закругляющих фразу, были матерными. «По одному! Руки за голову!» продолжали орать солдаты.
Снаружи уже рассвело, и солнце начало припекать. Их вывели на замусоренный задний двор бывшего участка, где человек уже с полсотни таких же пленников сидели на корточках, держа руки за головой. Несколько солдат с автоматами и невральными бичами прохаживались вокруг и между рядов сидящих.
-- Руки за головой! Смотреть прямо!
Микалу и остальных рассадили в ещё один ряд, и потянулось томительное ожидание. Ставшее вскоре мучительным, когда затекли и начали болеть ноги, а следом и руки, сцепленные в замок на затылке.
-- Не двигаться! Сидеть! Руки за головой, сука!
Где-то слева, вне поля зрения, послышался звук удара твёрдым о мягкое и сдавленный крик. Микала облизнул пересохшие губы. Ни пить, ни есть никому не дали; не позволили и справить нужду, когда поднимали и гнали во двор. Спросонок он не почувствовал, зато сейчас переполненный мочевой пузырь не переставал о себе напоминать. Микала был не единственный, кто испытывал такие позывы.
-- Поссать бы, начальник, – проговорил бритоголовый татуированный парень, сидящий через одного справа от Микалы.
Человек с лычкой капрала остановился перед ним, качнулся с носков на пятки и, приметясь, поддел бритого носком сапога между ног. Бритый дёрнулся, вскрикнул и попытался, было, вскочить, но проходящий сзади солдат резко огрел его по хребту прикладом. Бритоголовый растянулся на земле, начал вставать, и капрал ткнул его невральным бичом. Парень истошно взвыл, руки и ноги его задёргались в конвульсиях, по выщербленному бетону разлилась вонючая лужа.
-- Поссал? – поинтересовался капрал. – Теперь сядь!
Кряхтя и постанывая от не отпускающей боли, бритоголовый подчинился. Во двор пригнали ещё две или три группы пленников и тоже рассадили в ряды. Терпеть становилось невмоготу, а припекающее с неба солнце, как в издёвку, пробудило жажду. Ног он почти уже не чувствовал – так затекли, но шевелиться, привлекая к себе внимание солдат, было страшно. С ещё бóльшим страхом Микала думал о матери, Лине, сестрёнках-близняшках и маленьком Кимо, об эллиных малышах. Где теперь Элли? Он видел мельком, как её «феникс-хок» уходит от преследующих бэттлмехов в серо-оранжевых цветах Декимовских фузилёров, но чем кончилась эта погоня, не знал. За Элли ему тоже было страшно. Микала вспомнил прикосновения её горячих ладоней, горячие мокрые губы, обхватывающие его член. Тот сразу зашевелился под лава-лава. Вспоминать это было приятно, даже чуть-чуть приглушило тупую боль. Вот он лежит на спине, Элли над ним и на нём, груди её резко и неритмично подпрыгивают в такт прочим движениям тела. Микала их ловит ладонями, пальцем царапает набухший сосок. Как им тогда было хорошо… что даже подыхать сейчас стало нестрашно.
Солдаты вновь ходили между рядов, но теперь сзади послышались и странно знакомые шаркающие шаги.
-- Не этот… и не этот… – не резкий, как раньше, а жалобно блеющий голос Варана. – Пока я не вижу, начальник!
И ни одного бранного слова. Варан оправдывался и Варан боялся. Микала смотрел прямо перед собой, не решаясь поднять или повернуть голову, поэтому Варан приметил его издали:
-- Вот он! – шаркая заношенными до дыр кроссовками, старик подбежал к сидящему на кортах Микале, ткнул пальцем. – Он, он, ваш-блгродие, точно он!
В спину Микалы ткнули ствол автомата.
-- Встать!
Он попытался. Затёкшие ноги не слушались, в них словно вонзились разом тысячи мелких холодных иголок. Микала шлёпнулся лицом в бетон, не успевая даже выставить перед собой руки; солдат перехватил его за плечо и бесцеремонно рванул вверх. С этой помощью парню удалось худо-бедно выпрямиться. Человек с полукруглым знаком отличия пехотного корнета в петлице подошёл к Микале и смерил его презрительным взглядом.
-- Ты уверен? – спросил он Варана. – Не обознался?
-- Да он это, ваш-блгородие, он! Этот парень мне помогал, сынок Анакони Калавайя, царствий ему небесное, этот!
-- Ладно, – корнет подкрутил без того лихо закрученный вверх чёрный ус и махнул солдатам. – Забираем его и пошли.
* * *
В этот раз Чака приехал на КШМ. То, что все мехи его оставались на ходу, значило, что у него есть запасные мехвоины. Что и немудрено, мрачно подумал капитан Пеллетье: мехвоинов в Ауриге сейчас в разы больше, чем бэттлмехов.
Лишенцев-мехвоинов. Война за реставрацию дома Арано сожрала бóльшую часть парка мехов, копившегося поколениями. Пеллетье был в числе немногих счастливчиков, избежавших горькой участи лишенца: его «Дюрандаль», унаследованный от отца и деда, остался цел и почти невредим. По меркам Периферии, мех был довольно новым, сборочный цех нанкинского завода «Каллон Индастриз» он покинул лет, где-то, восемьдесят тому назад. Дед захватил его в бою с домом Ляо, удачным попаданием в кабину убив капелланского командира лэнса.
Сейчас капитан остановил его и плавно опустил на колено, склонил корпус, чтобы приблизить кабину к земле, заблокировал управление и спустился навстречу Чаке. Тот, как и при первой встрече, одетый в камуфляж с полковничьими петлицами, сидел на подножке машины на обращённом в тень борту. Тень была недлинной: солнце недавно миновало зенит. Пеллетье оставался в шортах и пластальных ботинках мехвоина, только сверху натянул форменную грифельно-серую куртку с противопульными вставками, защищающими только торс – рукава оставались мягкими, полотняными. По царящей снаружи жаре, капитан закатал их до локтя. Они обменялись рукопожатием, и Чака сказал:
-- Помнится, ты хорошо проявил себя на Гангтоке.
Гангток был недавно колонизированным миром в одном прыжке через гиперпространство от Гулдры. Дальше лежала цепочка ничейных планет, на некоторых из которых гнездились пираты, что стало поводом разместить там мобилизованный по приказу директора батальон мехов Декимисов. Они действительно несколько раз формировали рейдовые отряды и отправляли их зачищать пиратские малины на Таррагоне, Тайвертоне и Ахлате, но настоящей причиной – как поговаривали в казармах и офицерском клубе вполголоса – была близость к метрополии дома Мадейра. Не только один гиперпрыжок, но и неглубокий гравитационный колодец, подняться из которого в прыжковую точку можно было за три с половиною дня. Что давало возможность Декимовским фузилёрам в две недели достичь Гулдры, буде директор отдаст такой приказ. Благо, и расстояние от стольного Коромодира укладывалось в радиус передачи стоящего на нём ГИГ Ком-Стара. Противопиратские операции держали фузилёров в неплохом тонусе, так что Мадейра было, чего бояться.
Поэтому они подготовили и сразу, как началась война, нанесли упреждающий удар. Не только перебросили с Панциря ударный отряд своих гренадёров, пополненный по дороге мобилизованными на Гулдре бойцами, но и подтянули наёмников капитана Сильбера Зобеля с таурианского фронтира. Очевидная нелояльность Декимисов, чей второй полк рыцарского ополчения открыто сражался в рядах Реставрационной армии, полностью оправдала Бранку Мадейра в глазах директора. Всё, что осталось Декимовским фузилёрам – сражаться, чтобы победа досталась Мадейра по возможности более дорогой ценой. Рейд субалтерна Пеллетье усиленным лэнсом по их тылам дал фузилёрам шанс отдышаться, перегруппироваться и дотянуть до возвращения отряда, перед самым началом войны посланного уничтожить новое логово пиратов на Портленде. Что, в свою очередь, позволило держаться ещё и ещё, заставило леди Бранку и её мужа-консорта отказаться от амбициозных планов разгрома Декимисов в их метрополии, снимать оттуда и перебрасывать на Гангток дополнительные войска. Перекупленные реставрационистами сразу, как кончился их контракт на штурм Гангтока, наёмники Зобеля убрались с планеты, зато прилетел таурианский штурмовой отряд. Он и добил фузилёров; немногие уцелевшие спаслись, покинув планету на корабле контрабандистов Парата, доставившем их на Панцирь через Гулдру и Маньчжандань. Старый и хитрый глава этого дома тоже играл нашим и вашим. Не так, как Мадейра, наследник которых лорд Александр одинаково хорошо прописался и в штабе, и в постели Камеа Арано, но тоже умело.
-- Твой сюзерен слишком слаб, чтобы тратить силы по мелочам, одна из которых – добивание меня, – без обиняков сказал Чака. – Оно может быть выгодно Камеа Арано и Александру Мадейра, но не ему.
-- Мы можем тебя добить, следовательно, ты ещё слабее.
-- Нет, – усмехнулся Чака. – Потому что я всё ещё могу похерить ваши планы здесь и сейчас. Я уже говорил тебе капитан: мне терять нечего. Зато есть, что терять вам, поэтому не вы, а я тут могу вести переговоры с позиции силы.
Пеллетье даже слегка опешил от такой наглости, а полковник Эспиноза немедленно перешёл в наступление:
-- Кстати, а как вы собираетесь перевозить несколько тысяч человек на судах, не приспособленных для перевозки масс пассажиров?
-- Да без проблем, – отклонил удар капитан, – старым пиратским способом: две тысячи человек грузим на нижнюю грузовую палубу «Мула», она же сто метров в поперечнике – места хватит. Отсеки второй грузовой палубы очень объёмные и хорошо герметизируются. В них мы накачиваем под давлением воздух из атмосферы. Который потом порциями пускаем на нижнюю палубу. Кислорода двум тысячам человек хватит на время пути; чтобы давление не росло больше нормы – порциями же стравливаем лишний воздух за борт. Будет расти процент углекислого газа, конечно, но не так быстро, чтоб за семнадцать дней дорасти до токсической величины. А чтоб он не скапливался на уровне палубного настила под весом, устраиваем активную циркуляцию воздуха. Последние дни пути будет душно, и в целом комфорт околонулевой, но потерпят – куда им деваться?
-- Вижу, ты многому научился, гоняя пиратов на Римвардном фронтире, – сказал Эспиноза. – Если, конечно, это твоя идея. Скажи, капитан, а ты слышал о бунтах рабов на борту?
-- У нас есть солдаты. Гарнизонный полк.
-- В котором осталось боеспособными меньше половины, с учётом всех раненых.
-- Больше половины.
-- Намного? – полюбопытствовал Чака.
На челюсти Пеллетье вздулись желваки.
-- И все солдаты, сколько их есть, нужны вам, чтобы держать в узде жителей города. Особенно в нынешней заварухи. Чтоб первая партия рабов, которую вы гоните на Эротитус, не осталась единственной. Во всяком случае, единственной, которую гоните вы.
-- Ты можешь что-то нам предложить?
-- После того как вы предложите мне хороший процент этой сделки.
-- Пятьдесят на пятьдесят, – пошёл с козыря Пеллетье.
-- Девяносто, – парировал Чака. – Заметь, я не требую сто.
-- Считаешь себя вправе требовать?
-- Веду переговоры с позиции силы. Я ведь уже говорил.
Рука Пеллетье сжала не кобуру – висящий на поясе коммуникатор. Кодовое сообщение – приказ немедля атаковать отряд Чаки он мог отправить нажатием двух конопк, одна из которых разблокировала приборную панель. Очень простое и быстрое действие.
-- Шестьдесят на сорок, – сказал Пеллетье. – Ты получаешь больше, чем мы.
-- Семьдесят пять. Четверть суммы – очень хорошие комиссионные.
-- За то, что мы организовали всю сделку?
-- Именно так. – Чака поднялся на ноги. – У вас нет людей, чтобы её обеспечить, а у меня – есть.
-- Армия каннибалов?
-- Не тупи, капитан. Ты, вроде, умный мужик – подумай.
-- Если ты о Капене, то он сейчас висит на дыбе в подвале администрации, – сказал Пеллетье, – и вряд ли поможет тебе держать в руках груз, пока тянется перелёт. Он отработанный материал.
-- Есть ещё Толстый Чиму. Который собрал, в том числе, некоторое количество бывших людей Капены – кто пережил ночную зачистку.
-- Толстого сейчас давит Конбит-Норуэй.
-- Поэтому он без проблем согласится покинуть планету. Как и все его люди: поработать надсмотрщиками это скромная плата за билет до Нью-Гедона.
-- Ты всё хорошо просчитал, – не без уважения признал Пеллетье.
«
Вот тебе и хреновый стратег!»
-- Поэтому ты согласишься на четверть суммы своей стороне, – сказал Чака. – В конце концов, это же миллион с лишним.
-- Восемьсот тридцать тысяч, – машинально поправил его капитан.
-- Что? – удивился Чака. – Как вы могли настолько продешевить? Я думал, вы продаёте их по семьсот за рыло… на Эротитусе и восемьсот – очень хорошая цена, даже за опт. В розницу, помнится, и за едва умеющих раздвигать ноги деревенских баб давали тысячу с лишним. И вы ещё собирались вести этот бизнес одни, без меня?
= IX =
Бармица, Панцирь
Ауриганская Коалиция
30 июля 3026 годаЖенщин по ходу зачистки сгоняли в здание вокзала. Внутри и на привокзальной площади ночью горел свет, перед входом торчал грузовик, в передней части кузова которого был водружён на треногу многоствольный пулемёт, и стоящий за ним солдат то и дело от скуки запускал вхолостую прокрутку стволов. Лана и Макелина жались друг к дружке и прижимали к себе детей, на которых конвоирующие солдаты то и дело нацеливали стволы; Кейлин, Кимо и близняшки сами вцепились так крепко, как только могли, в мать и сестру. Маленький Руфаро испуганно притих на руках вдовы. Он был тяжёлым, и Лана устала, но кто бы ей дал остановиться и передохнуть или, хотя бы, притормозить, чтобы передать ребёнка Макелине. Солдат, кажется, вообще не волновало, останутся дети с ними или скроются в темноте. Они ругались, понукая вдову с детьми двигать ногами быстрее, подталкивали в спину стволами. Через несколько сотен шагов и два поворота – Лана с трудом ориентировалась в разгоняемой светом редких не разбитых ещё фонарей ночной тьме – на улице сгрудилась под прицелом солдат небольшая толпа женщин, к некоторым из которых тоже жались испуганно хнычущие дети. А когда мальчуган лет семи побежал в темноту и женщина, видимо – мать, устремилась за ним, ей в спину пустили автоматную очередь. Женщина упала ничком и уже не вставала; напуганная толпа сразу притихла. Лана крепче прижала к себе захныкавшего малыша.
Потом их гнали к вокзалу и вверх по лестнице, через внешнюю галерею в зал ожидания второго этажа. До войны он впечатлял широкими окнами и стеклянным куполом, сквозь которые днём лился солнечный свет; несмотря на это, в зале всегда было прохладно благодаря постоянно работающим кондиционерам. Там были ряды киосков и павильончиков, где продавались сувениры, газеты, игрушки и товары в дорогу, было кафе-мороженое и длинный ряд билетных касс. В кафе Лана и Анакони частенько ходили с детьми: там всегда очень вкусно кормили. Почти все стёкла окон и купола остались на месте – война обошла вокзал стороной – зато внутри теперь царил разгром. Витрины киосков и павильонов перебили, товар растащили; следом где растащили, где просто переломали скамьи и стулья, столики из кафе, закрывшегося вскоре после разрушения электростанции и прекращения движения по железной дороге.
Женщин загнали в центр зала, огороженный четырёхугольной баррикадой из сломанных скамеек, ящиков и разного хлама. Ещё не раз – после полудюжины Лана сбилась со счёта – пригоняли новые партии. Кому повезло, расположился на уцелевших скамьях, Лана с детьми, как и большинство – на полу. Это оказалось самым разумным, потому что за места на скамьях вскоре завязалась драка. Вначале солдаты смотрели на это зрелище спокойно, потом с интересом, как на цирковое представление; двух баб, вцепившихся друг дружке в волосы и царапающих, как кошки, ногтями, начали подзуживать, громко делать ставки. Это длилось, пока человек с тройной лычкой сержанта не пришёл и рявкнул на солдат, приказывая навести порядок. Наводили его, щедро раздавая удары прикладами, кулаками и сапогами. Двух сцепившихся драчуний сержант отходил невральным бичом, заставив с воем кататься по полу. Ещё одна баба сдуру кинулась на него с руганью. Сержант хлестнул её бичом по груди. Потом воющую уже не столько от боли, сколько от страшного понимания, что дальше станет ещё хуже, бабу двое солдат поставили на четвереньки. Сержант, гадко и зло осклабившись, вогнал круглый шарик-эффектор невробича в её щель, в аккурат, промеж распяленных срамных губ, и пустил разряд. Несильный, чтоб сразу не потеряла сознания, зато долгий – так делали при допросах, Лана слышала об этом рассказы. В вырвавшемся из груди женщины вое не было ничего человеческого, и Лане второй раз за эту ночь стало по-настоящему страшно.
Она так и не сомкнула глаз; слава Богу, хоть дети уснули со временем. Лана молилась, сбивчиво вспоминая все священные тексты и всех святых. Утром не стало лучше: дети проснулись и начали хныкать, они успели привыкнуть терпеть голод, хоть Лане и удавалось кормить всех хотя бы раз или два каждый день, но здесь не было даже воды. Туалета не было тоже. Маленький Руфаро ночью обкакался, но ни подмыть его, ни, хотя бы, подтереть было нечем. И Лана была не единственной, кто с этим столкнулся: не у неё одной тут был маленький ребёнок. Просить лениво прохаживающихся вдоль ограждения загона солдат было хуже, чем бесполезно: первая же из женщин, рискнувшая сделать это, получила удар неврального бича в живот. Солдат было всего полдесятка, но бич и автомат носил каждый; пару раз за ночь и утром они менялись. Взошедшее солнце начало припекать, потом яростно жарить. Без кондиционеров огромные окна и стеклянная крыша превратили зал в огромный парник. С женщин градом лил пот; кто-то лежал пластом в полузабытьи или вовсе без чувств; сидящая недалеко от Ланы молодка вдруг завыла, ногтями царапая щёки в кровь: малыш у неё на руках перестал дышать. Руфаро мог лишь тихонько хныкать, близняшки лежали без сил, лишь облизывая запёкшиеся губы, Кейлин сначала просила пить, потом замолчала. Лана уже несколько раз пожалела, что без толку помочилась утром под угол ограды: сейчас она была рада утолить жажду, хотя бы, мочой. Прошло ещё много времени прежде, чем двое солдат прикатили тележку с двумя большими баками, наполненными водой. К тому и другому был пристёгнут цепочкой жестяной ковш.
-- По одной, по одной! – стоящий у баков капрал угрожающе взмахнул невральным бичом.
Первые из подошедших к воде женщин со стоном отпрянули. Драться за воду никто не рискнул, потянулись очередью одна за одной. Тащили детей; большинство вначале давало им утолить жажду. Лана сделала именно так. Ещё через какое-то время прикатили тележку с кашей. Посуды не полагалось: солдат черпал поварёшкой и вываливал просто в подставленные ладони. Лана со старшей дочерью постарались вначале накормить маленьких так, что самим осталось лишь облизать ладони и пальцы. О добавке не могло быть и речи, когда и того, что прикатили, хватило не всем.
День тянулся мучительно долго; зал-парник медленно отдавал тепло, так что прохладней не стало и вечером. Зато им ещё раз прикатили воду и кашу. Лана и Макелина снова остались полуголодными, но хоть жажду смогли утолить. После того как уснули дети и старшая дочь, Лана тоже позволила себе задремать. Проснулась она от нарастающего, идущего с неба гула. Его слышали все, и многие так же вскакивали, испуганно озираясь. Кто-то из детей начал плакать. Задребезжали стёкла, и сквозь пыльный купол потолка на пол упали багряные отблески. С неба спускался дропшип.
Огромный, с пышущими огнём дюзами, он, казалось, садился прямо на них. Несколько женщин разом заголосило, другие стали подхватывать. Солдатам пришлось потрудиться, щедро раздать пинков и ударов прикладами, отхлестать невробичами, прежде чем страх и боль задавили панику. Досталось и Лане, которая только пыталась укрыть своим телом детей. Эффектор бича скользнул по бедру, не оставив на нём и царапины, но ощущение было такое, будто он содрал полосу кожи и вылил кипящего масла туда. Когда боль отступила, женщина смогла различить дропшип совсем рядом. Он шёл на посадку на привокзальную площадь.
Несколько окон взорвалось фонтаном осколков, к счастью, до женщин почти не долетело. И устоял потолочный купол. Панику вновь подавили в зародыше. Корабль же сел, неглубоко, но явственно продавив под собою бетонное покрытие площади, не рассчитанное на его многотысячетонный вес; в бортах его обозначились щели открывающихся люков; аппарели начали опускаться. И по ним на землю сошли бэттлмехи.
* * *
-- Мне, в общем, без разницы – сколько и на чей счёт переводить, – сказал шкипер Димитракопулос. – Я делаю деньги, а не политику.
Кирога и Пеллетье стояли с одной стороны, Чака и Боров – с другой. Шкиперы двух других кораблей – низенькая чернокожая женщина и бледный толстяк с рыжей густой бородой – встречались только с губернатором и Пеллетье, этого было достаточно. Ещё на перегоне от прыжковой точки к планете Димитракопулос ввёл их в курс дела, предложив оплатить гиперпереходы от Панциря к Эротитусу и обратно – туда и туда по шестьдесят тысяч си-биллов – и по четверти миллиона каждому экипажу в качестве платы за рейс. Выходило недёшево, но ожидаемая прибыль всё искупала. Ауриганские корабельщики согласились, обговорив лишь практические подробности дела. Присутствие же бэттлмехов в цветах Декимисов убедило их, что Димитракопулос не солгал: маркиз Пьер-Луи действительно в курсе затеянного. Может, не сам продаёт в рабство своих подданных, но имеет некий свой интерес в этой сделке, раз обеспечил такую крышу. Перед появлением Чаки бригадир Рохо и один из референтов губернатора увели их прочь – лишний раз светить контакт с полковником Эспинозой не стоило.
-- Ты получил то, что может оказаться ценнее денег: информацию, – сказал Чака Димитракопулосу.
-- Повторю: ваша политика меня не интересует. Только бизнес.
Может, он и не врёт, невозмутимо глядя перед собой, думал Боров. И потому не кинется продавать сведения о нас принцессе Арано. Да в общем-то, у него сейчас и нет сведений, которые можно с выгодой продать: сам факт присутствия, примерный состав… но ничего ни о наших схронах, ни о наших резервах и запасах. А вот он сам имеет то, что нас заинтересовало.
-- Я слышал, ты приютил двоих бывших солдат Директората, – сказал полковник Эспиноза. – Я хотел бы с ними поговорить.
-- Почему нет, – легко согласился Димитракопулос. – Но после того как мы завершим тут насущные наши дела. Они много времени не займут.
Корабли уже начали разгружать. С двумя «пауэрмэнами» с железнодорожного терминала и ещё двумя из обоза «Чиндитов Чаки» работа спорилась. Один из дропшипов сел на посадочную площадку, второй дальше за нею, на пустыре, вырыв в сухом каменистом грунте под дюзами яму поболе шести метров глубиной. Свой «Кимон» Димитракопулос посадил на привокзальную площадь, не беспокоясь о том, что станет с окружающими её зданиями. Тем более что не рухнуло ни одно, а их обитатели всё равно стали первыми в очереди на выселение и переселение.
-- Баб и мужиков я предлагаю грузить на суда раздельно, – сказал Димитракопулос и добавил. – Мне – баб.
Чака понимающе хмыкнул.
-- Хорошо, – согласился Кирога.
Боров не подал виду, что это его интересует. Он обещал Элли найти её детей и уже этим занялся, но знал пока лишь то, что схрон пуст, а попавшихся в ходе зачистки района женщин держат на втором этаже вокзала. Не исключено, что купец учёл это при выборе места посадки: связь с губернатором Кирогой у него была. И если малышам Элинор повезло пережить тот вечер и ночь, то скорее всего, они на вокзале. Вместе со вдовой Калавайя, которую Боров тоже собирался найти: он обещал ей вернуться.
-- А мне нужны техники, работавшие над восстановлением «феникс-хока», – сказал Эспиноза.
-- Квалифицированные техники нужны всем, – хмыкнул капитан Пеллетье.
-- Думаешь, они станут на тебя работать?
-- А ты считаешь – не станут?
Капитан и полковник скрестили взгляды как дуэлянты – шпаги. Чака поморщился. Всё верно, в руках Пеллетье есть и пряник, и кнут. Он может освободить семью того паренька, и этого будет достаточно, чтобы Микала исправно работал на фузилёров и лорда Декимиса. А старику Варану вообще по фигу, чьи мехи чинить, лишь бы бабло платили.
-- Квалифицированные техники стоят денег, – сказал Боров. – Тысяча восемьсот за парня-техпома и девять за старика. Лично тебе, капитан.
Чака покосился на своего лейтенанта, но промолчал.
-- Удвой, – сказал Пеллетье.
-- Хватит и полтора.
-- Не хватит, – отрезал ауриганин. – Не колбасу на базаре берёшь.
-- Ладно, – не стал дальше спорить Боров. – Но деньги тогда по факту. Никакой предоплаты.
-- Согласен, – кивнул Пеллетье.
Кирога пропустил этот диалог мимо ушей. Его интересом были комиссионные от Димитракопулоса, и губернатор решил не мешать капитану делать собственный маленький гешефт. В конце концов, даже на компромат это всерьёз не тянуло: ну, продал техпома и техника Чаке, и что с того? Не своих же людей продавал, а пленных бандитов, которые ненадёжны по определению. Своих технарей у Декимиса всё равно хватит с лихвой на немногочисленные оставшиеся бэттлмехи. А уступить Чаке этих двоих может быть политически выгодно.
Когда деловая встреча окончилась, Боров отправился к Толстому Чиму – передать новые распоряжения полковника. Присутствовать лично бандиту там было не по статусу, присылать делегатов – тем более. Но предварительно с ним уже многое обговорили, так что надолго наёмник в гостях не задержался. Чиму, державший ещё до войны территорию и профсоюз работников Бармицкого мясокомбината, действительно рад был убраться с планеты на солнечный, а главное – сытый и не воюющий Эротитус. А участие в работорговом предприятии губернатора под крышей самого его светлости маркиза почёл за хороший приработок. А то и стабильный источник дохода на ближайшие месяцы, как раз, чтоб встать на ноги на новом месте.
Обратно наёмник шёл по самой жаре и не преминул зарулить на привокзальную площадь. Попасть в здание оказалось легко: по пятёрику на лапу тому и другому солдату, что сторожат вход и ещё десятка си-биллов капралу, над ними начальствующему. После чего сам капрал же и провёл его лестницей аварийного выхода на второй этаж. Боров поморщился от наползающего смрада. Заметивший это капрал – плоскомордый и с азиатским разрезом глаз, в Ауриганском пространстве встречающимся, в основном, у уроженцев Мехдура – тоже скривился:
-- Вонючие негры!
-- Они там у вас под себя, что ли, срут и ссут? – спросил Боров.
-- Конечно, – ответил капрал. – Кто бы их водил до сортира? Который и не работает-то.
Воздержавшись от комментариев, Боров достал сигары и закурил. На сей раз недлинные и не толстые
panatelas в картонной пачке по пять, здешнего производства – с Коромодира IV. Пачку украшало изображение кабана, кажется, герб тамошнего барона – владельца табачной фабрики и плантаций. Собственно, гербом они и привлекли его, во всём остальном – ничего примечательного, среднее качество по скромной цене. В сопровождении капрала наёмник прошёл вдоль ограждающей загон для рабынь баррикады. Скользил взглядом по измученным лицам с почти одинаковым выражением тупого отчаяния, пока не увидел.
-- Лана!
Женщина встрепенулась и подняла голову только когда он позвал её снова. Не ожидала, да и наверняка – не верила, что он придёт. Боров бы на её месте верить не стал. Проход в баррикаде караулили ещё двое солдат; наёмник выдал и им по нескольку си-биллов, на сей раз монетами. После этого женщину с дочкой подростком и малышами вывели к нему, даже не сильно подталкивая. Боров молча махнул им рукой – пошли, мол. Сигара догорела лишь до половины. Женщины шли медленно, дети тоже. Лана держала за руки близняшек, Макелина несла на руках маленького ребёнка Элинор. Сын Ланы – как его звали, Боров не помнил – едва держался на ногах, отставал; тёмная кожа мальчика казалась серой. Лана хотела взять его на руки, но наёмник остановил и, выбросив сигару, поднял его сам, взвалил головой на плечо.
-- Я же говорил, что вернусь, – сказал он женщине.
-- Почему? – спросила та.
Наёмник усмехнулся.
-- Это имеет значение? Просто так.
Позавчерашний бой не обошёл стороной дом вдовы: видимо, один из мехов, декимовских или же Элинор, прошёлся по нему второпях, снеся бортом фасад. Крыша провисла, краем касаясь земли. В этой руине и укрыл свой «вархаммер» наёмник. Элинор помогла с помощью рук «феникс-хока» набросить маскировочную сеть, сама же остановила машину так просто, без маскировки. Ждала их в кабине, но спустилась, едва заметив на улице и сразу же кинулась навстречу.
Элинор радовалась, что Кейлин и Руфаро живы и почти невредимы, а Лана тихо плакала, видя, во что превратился её дом. Осторожно спустив мальчика на землю, Боров обнял женщину и прижал к себе. Тогда вдова разрыдалась. Боров гладил её по голове, чуть повозясь, распустил узел, в который были стянуты жёсткие тёмные волосы женщины и расправлял теперь пальцами спутавшиеся пряди.
-- Скоро тут всё равно нельзя будет жить, – негромко сказал он.
Женщина подняла на него заплаканный взгляд.
-- Ты видела севший на площадь дропшип?
Лана кивнула.
-- Привёз он сюда зерно, а отсюда повезёт тех женщин, что заперты на вокзале.
-- Зачем? – не поняла она.
-- Работать на Эротитусе, – Боров криво усмехнулся. – Новым гедонистам нужна рабочая сила. А у здешнего лорда избыток людей, которые всё равно мрут с голоду. Решение очевидно.
-- Это правда? – спросила из-за спины Элинор.
-- При мне оформили сделку. Вот только что. Девочка… это на межпланетный полёт «Мул» может взять тысячи полторы или две человек. На суборбитальный можно впихнуть и десяток, места им хватит, а жизнеобеспечения на полчаса – достаточно того воздуха, что есть в отсеке. Ну, и не улететь под потолок в свободном падении: там до него метров, так, двадцать пять, под ускорением на посадке костей не соберёшь. Но это всё мелочи. Десяток рейсов за день без проблем – и в пару дней лорд Декимис мог эвакуировать всё население Бармицы в любое место планеты. – Боров помолчал. – Только и во всех прочих местах этой планеты дела сейчас идут не сильно-то лучше. Разруха и голод везде. Так что лишних людей всё равно надо куда-то девать, и почему бы не на Эротитус за расчёт в твёрдой валюте?
-- А Чака… выступил против?
Угол рта Борова дёрнулся вверх в новой кривой усмешке.
-- А Чака решил загрести эти деньги себе. И загрёб. Он теперь в доле, и очень хорошей доле. К тому же, он заключает альянс с Декимисом.
-- Выходит, всё это… мы здесь… – Элинор шмыгнула носом.
-- Мы чуточку повоевали за передел большого и сладкого пирога. Хотя нет, пожалуй, скорее – мясного. Человеческой шаурмы.
-- Я… – Элинор медленно покачала головой.
-- Мы же наёмники, девочка. Нам главное, чтоб не остаться внакладе самим. Ты починила отцовский мех, который теперь боеспособен и твой – чем плохо?
-- А ты?..
-- А меня пока всё устраивает. В конце концов, лучше быть живым рабом на Эротитусе, чем мертвецом здесь. Так что, мы сделали мир чуточку лучше, чем он был до нашего сражения. В определённом смысле.
Вдова Калавайя села на землю, обхватив колени руками. Боров пожал плечами, достал сигару из пачки с кабаном и закурил.
-- На привокзальной площади торчит дропшип, – сказал он. – Называется «Кимон», и он будет садиться сначала в Нью-Гедоне, а не сразу в Мерчензис, как остальные. Спроси шкипера, может, он согласится тебя подбросить… в Мерчензисе, кстати, у новых гедонистов большое строительство – фермы, плантации, прочий сельхоз; наверняка, им пригодится мех-другой в качестве охраны.
Боров неглубоко затянулся и выдохнул в сторону дым.
-- Или оставайся. Чака не без заморочек, но в общем, нормальный командир. К тому же, твоим непосредственным начальником буду я, так что пропасть не дам. Обещаю.
* * *
Вечером этого же дня Ноэлани Маивиа и Хуан Ибанес встретились с Чакой в его новом лагере, разбитом уже на самом краю городской застройки, напротив полусгоревших депо.
-- Полковник Эспиноза! – к пустой голове руку не прикладывают, но волосы девушки покрывала косынка легкомысленно-яркой расцветки. – Я слышала, что вы хотели с нами поговорить.
Чака посмотрел на её обутые в пляжные шлёпанцы ноги, лава-лава на бёдрах и голую грудь, чуть заметно поморщился.
-- Да. Хотел. – Отрывисто бросил он.
-- О чём же? – девушка улыбнулась со всей доступной ей милотой.
-- Вы были солдатами Директората, – сказал полковник.
-- Да. Но не воинами дома Эспиноза: семья Маивиа несла знамя Арано ещё до того, как лорд Вирему начал объединять миры.
-- А я вообще сын купца, – вставил Ибанес, – и не давал никаких вассальных присяг, только армейскую.
-- Что же из этого должно следовать? – полюбопытствовал Чака.
-- Какие условия приёма на службу вы можете нам предложить? – спросила в лоб Ноэлани.
-- Не позавидую олуху, который возьмёт тебя замуж: ты мигом загонишь его под каблук, – усмехнулся полковник. – Но мне, как ты понимаешь, нужен мехвоин, а не жена.
-- Разве у дома Эспиноза есть другие наследники? – вскинула брови и хлопнула ресницами Ноэлани.
-- Мы говорим сейчас не о наследниках Эспиноза, а о вашем приёме на службу. Я успел разглядеть, в каком состоянии ваши машины, и могу обеспечить ремонт. Могу обещать сохранение ваших мехов за вами лично… если, конечно, вы не совсем неумелые мехвоины.
-- Мы дрались на Панцире и под Кордиа-сити! – возмутился Ибанес.
-- Где наши войска проиграли, – оборвал его Чака. – Но ладно. Я могу взять вас на службу рядовыми мехвоинами, и скорее всего, вы будете продолжать служить вместе под началом моего лейтенанта. По крайней мере, до реорганизации, когда и если она воспоследует. И там вы уже можете не беспокоиться о ремонте, ночлеге и пропитании… мои чиндиты – это боевой отряд, а не пиратская банда.
-- Вы собираетесь продолжать борьбу? – спросил Ибанес.
-- Я и не прекращал, – усмехнулся Чака. – Пожелай я уйти за кордон, так ушёл бы давно. Но я, как вы видите, здесь. И если хотите поддать под пизду этой арановской сучке, то обратились по нужному адресу. А вы хотите?
24.I.2021 – 12.II.2021
